Социализм и потребительная стоимость. Часть 4 от Маркса

Маркс о форме равенства и свободы при капитализме, как отрицании равенства и свободы в Древнем мире.

[Мы рассмотрели сущность обмена, как обмена потребительными стоимостями. Выяснили, что вместе с разделением труда и ростом потребностей уже с разложением первобытной общины идет процесс индивидуализации, происхождение, производство личности, противопоставляющей себя обществу — процесс производства эгоизма.  С этого момента история есть история преследующего свои цели индивида.

Нас будет здесь вначале интересовать дальнейшее развитие понятий «равенство» и «свобода» по мере обретения потребительной стоимостью формы меновой стоимости. Затем — дальнейшие представления о взаимосвязи потребительной стоимости и меновой стоимости. — МИБ.]

Стало быть, если экономическая форма, обмен, полагает всестороннее равенство субъектов, то содержание, субстанция, как индивидуальная, так и вещественная [т.е. потребительная стоимость, как мы помним], которая побуждает к обмену, полагает свободу. Таким образом, в обмене, покоящемся на меновых стоимостях, свобода и равенство не только уважаются   [переносятся на существо обмена], но обмен меновыми стоимостями представляет собой производительный, реальный базис всякого равенства и всякой свободы [а не только базис обмена потребительными стоимостями]. Как чистые идеи, равенство и свобода представляют собой всего лишь идеализированные выражения обмена меновыми стоимостями; будучи развиты в юридических, политических, социальных отношениях, они представляют собой все тот же базис, но в некоторой другой степени. Это подтвердилось также и исторически. Равенство и свобода в таком понимании прямо противоположны античным свободе и равенству, которые как раз не имеют своей основой развитую меновую стоимость, более того, — они погибают вследствие развития последней. Равенство и свобода в современном понимании предполагают такие производственные отношения, которые еще не существовали в древнем мире; не существовали они также и в средние века. Прямой принудительный труд — вот основа древнего мира; общество покоится здесь на принудительном труде как на существующем фундаменте. Базис средневековья образует труд, сам являющийся привилегией, труд, имеющий значение еще в своей обособленности, а не как труд, вообще производящий меновые стоимости. Труд [в капиталистическом обществе] не является прямым принудительным трудом и не совершается, как в средние века, с оглядкой на нечто общее как на высшее (корпорации). Хотя и верно то, что отношение между обменивающимися с точки зрения мотивов обмена, т. е. природных мотивов, лежащих вне экономического процесса, тоже покоится на известном принуждении, но это отношение, с одной стороны, само означает только безразличие другого человека к моей потребности как таковой, к моей природной индивидуальности, т. е. означает равенство другого со мной и его свободу, которая, однако, в такой же мере является предпосылкой моей свободы. С другой стороны, поскольку меня определяют и насилуют мои собственные потребности, насилие надо мной совершает не нечто чуждое, а лишь моя собственная природа, являющаяся совокупностью потребностей и влечений (иначе говоря, мой интерес, выступающий во всеобщей рефлектированной форме). Но ведь это как раз и есть та сторона, посредством которой я подвергаю принуждению другого, втягиваю его в систему обмена.

Поэтому в римском праве servus правильно определен как человек, который ничего не может приобретать для себя путем обмена (смотри «Institutiones»). Отсюда понятно также, что это право, — хотя оно и соответствует такому состоянию общества, при котором обмен отнюдь не был развит, — все же, поскольку он получил развитие в определенной сфере, могло развить определения юридического лица, а именно обменивающегося индивида, и таким образом (по линии основных определений) могло антиципировать право, пригодное для промышленного общества, и что прежде всего в противовес средневековью оно с необходимостью было выдвинуто на первый план в качестве права восходящего буржуазного общества. Однако само развитие римского права полностью совпадает с разложением римского общественного строя.

[Итак, Маркс пишет, что отношения равенства и свободы основаны на  отношениях обмена потребительными стоимостями (происходят из них).  Наоборот, господство меновой стоимости основано на отношениях равенства и обмена, как на своих предпосылках, — обмена, выраженного в юридической и т.п. формах. Продукт производственных  отношений становится базисом этих отношений. Принуждение индивида к удовлетвореню своих потребностей вынуждает его принять «свободу» и «равенство» в формулировке капитализма. Существенно, подчеркивает Маркс, что здесь принуждение к труду не внешнее, а внутреннее, принуждение, основанное на принуждении к труду, исходящее из самого индивида, из потребностей его организма и общественного способа удовлетворения этих потребностей.

Внешнее рабство  переходит во внутреннее принуждение.]

Вот еще одна познавательная ремарка от Маркса.

Маркс: труд как потребительная стоимость

В отношении между капиталом и трудом меновая стоимость и потребительная стоимость поставлены в такое соотношение друг с другом, что одна сторона (капитал) противостоит другой прежде всего как меновая стоимость, а другая сторона (труд) противостоит капиталу прежде всего как потребительная стоимость. В простом обращении каждый из товаров можно попеременно рассматривать в том или в другом определении. В обоих случаях, если товар берется в качестве товара как такового, он выходит из обращения в качестве предмета потребности и оказывается совершенно вне экономического отношения.

[Здесь следует обратить внимание на слова, что труд, как потребительная стоимость, противостоит капиталу, как меновой стоимости. А также на слова, что потребление товара/продукта не есть экономическое  отношение. Жевание котлеты есть ее потребление, а не экономическое трудовое (производственное) отношение, как нам указывают либералы. Говоря об участии капиталиста в производстве, следует отличать его вклад, как управленца, от его вклада, как потребителя чужого труда, пожирателя чужих котлет.

Внешнее принуждение, в процессе эволюции общества,  уничтожает, вытесняет сущность человека, подменяя  ее внутренним принуждением, внутренней соподчиненностью внешним производственным отношениям.

Посмотрим теперь, что Маркс говорит о периоде НЭПа при капитализме, т.е., о периоде вовлечения сельского хозяйства в капиталистическую экономику. ]

Маркс о формировании капитализма в деревне

Таким образом, сельское хозяйство утратило характер труда, осуществляемого ради потребительной стоимости, а обмен его излишков утратил характер чего-то безразличного по отношению к сельскому хозяйству, рассматриваемому в его внутренней структуре. В некоторых местностях само сельское хозяйство стало всецело определяться обращением и превратилось в производство, создающее меновые стоимости. При этом не только изменился способ производства, но и подверглись разложению все соответствовавшие ему старые отношения народонаселения и производства, все старые экономические отношения. Таким образом, здесь предпосылкой обращения было производство, создававшее меновые стоимости лишь в виде излишка; но оно уступило место такому производству, которое может существовать только в связи с обращением, производству, содержанием которого является исключительно создание меновых стоимостей.

[Это и есть задача НЭПа при переходе от феодализма к государственной монополии, являющейся кануном социализма. Однако, здесь следует иметь в виду замечание Преображенского: НЭП в России не согласуется с законом стоимости, а противоречит ему. Потому НЭП не достигает поставленной перед ним цели — продвигать экономику к монополии. Диктатура буржуазии в России не способна привести страну к порогу социализма. Не способна привести даже к порогу капитализма — слишком велика пропасть в неконкурентоспособности России! Для этого однозначно необходима диктатура пролетариата и его партии, в первую очередь (ведь и сам революционный пролетариат еще тебуется создать в экономически отсталой стране!).]

Маркс: общее свойство потребительных стоимостей — быть рабочим временем

[Здесь Маркс закладывает теоретическую основу своей меры труда, которую мелко-буржуазный интеллигент не может воспринимать без брызгания слюной.]

Как мы уже видели, нельзя сказать, что в простом обращении меновая стоимость себя реализует. Но происходит это потому, что потребительная стоимость противостоит ей не как таковая, не как определенная ею же самой потребительная стоимость, потребительная же стоимость как таковая не находится в отношении к меновой стоимости, а только потому становится определенной меновой стоимостью, что общее свойство потребительных стоимостей — быть рабочим временем — накладывается на них как внешний масштаб. Их единство еще непосредственно распадается, а их различие находится еще непосредственно в единстве. Теперь должно быть положено, что потребительная стоимость становится таковой через посредство меновой стоимости и что меновая стоимость сама опосредствует себя потребительной стоимостью. В денежном обращении мы имели только различные формы меновой стоимости (цена товара — деньги) или только различные потребительные стоимости (Т — Т), для которых деньги, меновая стоимость, были только мимолетным опосредствованием. Действительное отношение между меновой стоимостью и потребительной стоимостью не имело места. Поэтому товар как таковой — его особенность — и представляет собой безразличное, лишь случайное и в самом общем виде представляемое содержание, лежащее вне экономического соотношения форм; или экономическое соотношение форм есть лишь поверхностная форма, формальное определение, область которого не распространяется на действительную субстанцию и которое никак не относится к этой субстанции как таковой; поэтому, если это определение формы как таковое удерживают в виде денег, то оно незаметно превращается в безразличный натуральный продукт, в металл, в котором погашена всякая связь как с индивидом, так и с общением между индивидами. Металл как таковой [или модные ныне «резаные бумажки»], разумеется, не выражает никаких социальных отношений; в нем погашена также и монетная форма, последний жизненный признак его социального значения.

Понятно, что труд измеряется не просто временем, а рабочим временем, т.е. временем, наполненным работой определенной интенсивности. Как выражаются наши «физики», произведение времени на мощность (интенсивность) измеряется в долларах и центах, а не в калориях и джоулях. 

Маркс: пространственно-временное измерение труда

Единственное, что отлично от овеществленного труда, есть труд неовеществленный, но находящийся еще в процессе овеществления, как субъективность. Другими словами, овеществленный, труд, т. е. труд, наличествующий в пространстве, может быть противопоставлен труду, протекающему во времени, также и в качестве прошлого труда. Поскольку труд должен здесь наличествовать как труд, протекающий во времени, как живой труд, он может наличествовать лишь в качестве живого субъекта, в котором он существует как способность, как возможность; следовательно, он может наличествовать лишь в качестве рабочего. Поэтому единственной потребительной стоимостью, могущей образовать противоположность капиталу, является труд, притом труд, создающий стоимости, т. е. производительный труд.

[Мы видели раньше, что мера стоимости есть исключительно мера прошлого труда,  заключенного в средствах производства и в рабочей силе, данных как продукт предшествующего производства. Но труд, как производящая субъективность, не есть труд, как завершенная объективность, а есть труд, как становление объективности. Таким образом, Маркс различает наличное бытие прошлого труда, как предпосылку живого труда, и оставляет за прошлым трудом меру стоимости (для планирования, учета и контроля — для «бухгалтерии»). А для живого труда, преобразующего данное наличное бытие, предлагает иную меру труда — меру потребительной стоимости труда.

Маркс разворачивает эту мысль о труде, как потребительной стоимости, противостоящей капиталу, как меновой стоимости, следующим образом:]

Потребительная стоимость, противостоящая капиталу как положенной меновой стоимости, есть труд. Капитал обменивается на не-капитал, или он существует в этой своей определенности лишь в связи с отрицанием капитала, и является капиталом только в соотношении с этим отрицанием капитала; действительный не-капитал, это — труд.

Если мы рассмотрим обмен между капиталом и трудом, то найдем, что этот обмен распадается на два не только формально, но и качественно различных и даже противоположных друг другу процесса:

1) Рабочий обменивает свой товар, труд, потребительную стоимость, которая, будучи товаром, так же имеет, как и все другие товары, — на определенную сумму меновых стоимостей, определенную сумму денег, которую ему отпускает капитал.

2) Капиталист получает в обмен самый труд, труд как деятельность, созидающую стоимости, как производительный труд; т. е. он получает в обмен такую производительную силу, которая сохраняет и умножает капитал и тем самым становится производительной силой капитала, силой, воспроизводящей капитал и принадлежащей самому капиталу.

Маркс: капитал и другие экономические уклады

Разумеется, никто не отрицает, что существуют уклады, где друг с другом обмениваются собственники, которые трудятся сами. Однако подобные уклады не являются укладами такого общества, в котором капитал как таковой существует в развитом виде; поэтому-то такого рода уклады и уничтожаются всюду в результате развития капитала. Капитал может полагать себя в качестве капитала, только полагая труд как не-капитал, как чистую потребительную стоимость.

[Капитал в преддверии социализма уже является достаточно развитым для того, чтобы снять многоукладность. Наличие многоукладности есть не признак социализма, а признак неразвитого капитализма, родимое пятно феодализма, о чем и толкует В.Ленин. ]

Маркс: антагонизм меновой и потребительной стоимости

Капиталу должен противостоять труд как чистая потребительная стоимость, которая самим своим владельцем предлагается в качестве товара взамен капитала, взамен меновой стоимости этого товара, взамен монеты, которая, правда, становится действительной в руках рабочего только в своем определении всеобщего средства обмена; а в остальном исчезает.

Но когда меновая стоимость как таковая фиксируется в деньгах, потребительная стоимость противостоит ей уже только как абстрактный хаос; и именно в результате отделения от своей субстанции она возвращается в себя и устремляется прочь из сферы простой меновой стоимости, высшим движением которой является простое обращение и высшим завершением которой являются деньги.

[Труд, как общественная потребительная стоимость, стремится уйти от товарно-денежных отношений. Будучи же включенной в отношения с меновой стоимостью, безразличной к потребностям общества, она порождает хаос — кризисы и прочие «прелести» капитализма.]