ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ ХХ ВЕ­КА: ПОПЫТКИ СИСТЕМАТИЗАЦИИ.

[Из приведенной статьи видно, что то, что ранее называли философией, превратилось в ничто. Нет никаких тем, которые можно было бы назвать философскими, тем, исследующих мышление мышления, познание познания. Обычные обывательские вопросы, обернутые в наукообразную терминологию, ныне объявлены любомудрием. Ни малейшего следа традиционного философского мышления — философы 20-го века крайне безграмотны, не владеют ни античной философией, ни срдневековой, ни классической. Кроме непомерных амбиций, эта философия ничего человечеству не несёт и не принесёт. — МИБ.]

КИМЕЛЕВ Ю.А. 

Ключевые слова: философия; история; систематизация; Р. Бодеи; М. Крус; Ф. Д’Агостини.

Данная работа посвящена рассмотрению попыток создать систематическую и целостную картину истории западной филосо­фии ХХ в. Это крупные академические монографии весьма высо­кого теоретического уровня, это не учебная литература в какой- либо форме, как можно было бы ожидать исходя из названия.

Представленные здесь работы образуют определенную це­лостность, демонстрируют целостное проблемное поле — истори­ческий контекст истекшего XX в. Это историко-философские ра­боты, ориентированные на то, чтобы под тем или иным углом зрения представить XX в. как определенную историко-философ­скую эпоху. В них с той или иной степенью полноты, под тем или иным углом зрения рассматриваются основные течения и направ­ления западной философии.

Речь идет об индивидуальных попытках, связанных со стремлением охватить в единой перспективе в высшей степени многообразное и разноречивое движение философской мысли XX в.

Индивидуальная перспектива создает благоприятные усло­вия историко-философского исследования, прежде всего появляется возможность общего видения разнообразного материала, а также возможность использовать единый методологический инструментарий. Очевидны и изъяны индивидуальной перспективы, проис­текающие из неизбежной ограниченности охвата материала.

Ввиду невозможности из-за объема осуществить разверну­тую экспозицию рассматриваемых концепций автор ограничивает­ся экспликацией ключевых конструктивных элементов указанных концепций. Речь идет о том, чтобы охарактеризовать общий замы­сел; указать использованные методы историко-философского ис­следования; представить принципы организации материала.

В этом плане особого внимания заслуживают усилия сгруп­пировать отдельные теории в направления, указать основания для этого. У такой главной и основополагающей ориентации рассмат­риваемых работ есть очевидный недостаток. Целый ряд интерес­ных концепций оказываются вне сферы исследования, вероятно, вследствие недостаточной выраженности или вообще отсутствия «направленческой» специфики.

Книга Ремо Бодеи «Философия в двадцатом веке» (1) выхо­дила несколькими изданиями. Рассматриваемое здесь последнее издание было расширено за счет материала, относящемуся к XXI в., а также за счет большего внимания к итальянской философии XX- XXI вв.

Ремо Бодеи

Книга Р. Бодеи призвана предоставить инструменты для ос­мысления опыта целого столетия, наполненного непредсказуемы­ми трансформациями. Задача, по Бодеи, заключается в выявлении ключевых узлов философского дискурса XX в.

Свой собственный подход к созданию истории философии ХХ в. Р. Бодеи противопоставляет двум наиболее распространен­ным, по его мнению, моделям решения такой же задачи. Первая модель выстраивает линеарную историю, которая располагает фи­лософские позиции в хронологическом порядке. Вторая модель, полностью отвлекаясь от контекста философских позиций, описы­вает эти позиции как изолированные системы или миниатюрные системы, существующие автономно и вне времени.

Собственный подход Р. Бодеи заключается в том, чтобы представлять «компактные теоретические картины», показывать, как, пользуясь определенной понятийностью, философы стремятся дать ответы на те или иные комплексы проблем.

Мы имеем основания охарактеризовать исследовательскую позицию Р. Бодеи как достаточно оригинальный проблемно-тема­тический подход, позволяющий осуществлять в целом ряде случаев непривычную и продуктивную группировку известных философских воззрений.

Первая «картина» носит название «Порыв». Первым рас­сматривается творчество Марселя Пруста как «поиск утраченного времени». Тематика времени находится в фокусе внимания и при обращении к творчеству А. Бергсона. Перспектива философии жизни объединяет философию А. Бергсона и Г. Зиммеля. Эта пер­спектива у Г. Зиммеля образует основу диагностики судьбы инди­вида модерна. Анализ времени у Г. Лукача концентрируется на мгновении, его природе и потенциале. «Бергсон, Зиммель и моло­дой Лукач образуют часть обширной программы поиска новых языков и ревитализации цивилизаций» (1, с. 29). С позициями этих мыслителей отчасти схожи философские воззрения Дж. Джентиле.

Итак, в рамках первой «картины» делается упор на протека­ние времени, длительность. Подчеркивается значение психологи­ческого и субъективного момента восприятия и постижения ре­альности.

В противоположность этому вторая «картина», соответствен­но глава «К новым очевидностям: философия и научное познание» включает мыслителей, ориентированных на тщательное описание феноменов, постигаемых в их структуре, в их пространственной и социальной явленности. Постижение зависит от «данностей», они накладывают ограничения на характер познания в силу своей «са­моочевидности». Следует принимать нечувственные и непсихоло­гические истины, которые предстают вне зависимости от конкрет­ного мышления, от опыта и от истории. Это характеристика ситуации в науке начала ХХ в. В этой же главе рассматриваются психологические и психиатрические воззрения З. Фрейда, К. Яс­перса и Э. Минковски.

Третья «картина», соответственно глава «Пафос объектива­ции» состоит из двух частей. В первой представлен анализ социо­логических концепций Э. Дюркгейма и М. Вебера. Во второй час­ти рассматривается итальянский историзм от Б. Кроче до А. Грамши.

В четвертой главе «Превратности истории» продолжается рассмотрение истории. Прежде всего, указывается на различия ме­жду итальянским историзмом и историзмом В. Дильтея. Далее рас­сматриваются философские аспекты классической культур-антропо­логии ХХ в. В главе представлен революционный марксизм, здесь основное внимание уделено ленинизму. Особый раздел посвящен «мифу и инструментальному разуму в национал-социализме».

Пятая «картина» «Встреча философий и новая эпистемоло­гия» изображает массовую эмиграцию интеллектуалов вследствие прихода к власти нацистов и рассматривает произошедшую вслед­ствие этого события встречу «утонченной» европейской филосо­фии с американской социальной реальностью, а также с американ­ской философией. Эта встреча оказала значительное влияние на формирование постпозитивистской эпистемологии, особенно в ее американской версии.

Шестая глава «Диалектическое мышление» посвящена фи­лософии Г. Лукача, причем изложение включает и ее заключи­тельный этап вплоть до монументальной работы «Онтология со­циального бытия», а также «негативной диалектике» Т. Адорно. Особое внимание уделяется одноименной работе Т. Адорно.

Седьмая «картина» «Мир и взгляд» эксплицирует отношение субъект-объект, как оно представлено в философии ХХ в. Это отношение обозначается как отношение — «взгляда и вещи». В этой главе экспозиция начинается с «видения вещи» у Э. Гуссерля и движется через «подвижки смысла» у А. Шютца, «открытие Бытия» у М. Хайдеггера, рассмотрение «языка и мира» у Л. Витгенштейна, «взгляда другого» Ж.-П. Сартра, совместное рассмотрение теорий Р. Лаинга и Г. Бэйтсона, далее представлены философии М. Мерло-Понти и М. Фуко. Завершается глава обра­щением к взглядам на проблему личностной идентичности у Пар­фита.

Отметим, что осуществив очень интересную тематическую группировку указанных авторских концепций, Р. Бодеи не пред­принимает попытки указать сквозную линию, какой-то общий лейтмотив этих концепций.

Восьмая «картина» носит название «Путы традиции». Здесь представлены воззрения Г. Блюменберга на метафору и миф (за­трагиваются и другие современные мыслители — так называемая «дискуссия о мифе»). Г. Блюменберг отрицает преемственность Нового времени по отношению к средневековью. Г.-Г. Гадамер, напротив, утверждает, что мы не в состоянии избавиться от власти традиции. Завершается глава рассмотрением отношения Ж. Дер­рида к традиции европейской метафизики.

Девятая «картина» «Vita activa» сводит вместе позиции Х. Арендт, Ю. Хабермаса и Дж. Ролса. Соответственно, в этой главе представлен весьма широкий спектр социально-философских и философско-политических проблем — от тоталитаризма до про­блемы социальной справедливости.

В заключительной десятой главе «Глядя вперед» освещается главным образом нынешняя философская ситуация. Поначалу дос­таточно подробно рассматривается та интенсивная дискуссия, ко­торую породила «теория справедливости» Ролса. В этой дискуссии главными оппонентами были либералы и коммунитаристы. Суть спора заключалась в том, что коммунитаристы противопоставили «атомизму» либералов идею о том, что жизнь в обществе является необходимым условием как утверждения рациональности, так и становления индивида в качестве ответственного и автономного существа. Спор между либералами и коммунитаристами затем пе­решел в спор вокруг мультикультурализма, а также трансформи­ровался в дискуссию о распределении прав между различными культурами и этносами. А в настоящее время на передний план вышли теоретические вопросы, связанные с терроризмом и массо­вой миграцией.

Философско-политические споры перекликаются с дискус­сией относительно роли и значения традиции и языка. Р. Рорти, Г.- Г. Гадамер, Ж. Деррида и Ж.-Ф. Лиотар утверждают, что невоз­можно сопротивляться силе традиции и предрассудков. Вне языка и текста нет какой-то автономной реальности, а всякое притязание на истину имеет смысл только в рамках «великих повествований». Вместе с тем множатся голоса тех, кто не признает «растворения истины» или не признает ее сведения только к инструментальной истине.

Завершается глава и, соответственно, вся книга Р. Бодеи размышлениями об изменении отношения к будущему. Резко ос­лабела сама способность представлять и мыслить общее коллек­тивное будущее. Идея единой истории превратилась в представле­ние о множестве не скоординированных друг с другом историй.

Это влечет радикальное изменение нашего восприятия бу­дущего. Встает задача обрести рациональные инструменты для того, чтобы овладеть этой ситуацией и увязать теоретически и практически индивидуальные судьбы с коллективными. Обраще­ние к решению таких задач — предпосылка и залог будущего фило­софии.

Мануэль Крус Родригес

Книга Мануэля Круса «Современная философия» (2) пред­лагает широкую панораму западной философии XX в. М. Крус ис­пользует «персональный» подход. В качестве базовой единицы изложения материала служит индивидуальная концепция, представляемая на основе анализа основных или даже всех произведе­ний того или иного автора. Представление материала ориентиро­вано, прежде всего, на объективное изложение концепции, а также на интерпретацию, когерентную данной конкретной концепции. Историко-генетический и контекстуальный подходы играют сугу­бо подчиненную роль.

Часть первая — «Аналитическая традиция». В главе I «Отцы-основатели» рассматривается философия Г. Фреге, Б. Рас­села и Дж. Мура.

В главе II «Неопозитивизм и критика всякой метафизики» автор относит к «логическому неопозитивизму» (это обозначение для него предпочтительнее, чем «логический эмпиризм») тех фи­лософов, которые принадлежали Венскому кружку, а также к «Обществу эмпирической философии» в Берлине.

Теоретическую основу логического неопозитивизма образу­ют три тезиса: 1) отрицание метафизики; 2) физикализм и единст­во наук; 3) эмпирическая верифицируемость. Вместе с тем эти те­зисы представляют собой не теорию, а программу, которую следует реализовать.

Критика метафизики, воспринимаемая как наиболее примет­ная «внешняя» характеристика логического неопозитивизма, ут­верждается его представителями как единственно возможный спо­соб покончить с бесполезными и непродуктивными спорами традиционной философии. Для логических неопозитивистов един­ственным видом теоретического знания о мире является научное знание. Под наукой понимается, в первую очередь Рудольфом Карнапом, наука, скроенная в соответствии с методологическим образцом физики. Физика как естественная наука определяет в философском плане натуралистскую установку в отношении вся­кой науки. Кроме того, поскольку науки о природе задают крите­рий научности как таковой, то этому критерию должны соответст­вовать и все прочие науки, а это обеспечит единство науки в целом. Тезис об эмпирической верифицируемости утверждений имеет две стороны: во-первых, он призван служить целям метанаучного обоснования, т.е. служить средством, обеспечивающим на­дежность научных утверждений; во-вторых, этот тезис призван решить задачу отделения осмысленных утверждений от лишенных смысла утверждений.

Глава III, посвященная Людвигу Витгенштейну, называется «Витгенштейн. Мыслить, исходя из языка». Философское творчест­во Витгенштейна членится на «две эпохи» — «ранний Витгенштейн» и «поздний Витгенштейн». Первая эпоха связана в основном с «Ло­гико-позитивистским трактатом», а вторая — с «Философскими исследованиями». (Иногда выделяют некий третий «промежуточ­ный», однако сам Витгенштейн не признавал этого). Несмотря на очевидные различия между двумя эпохами философии Витген­штейна существует определенное отношение — это «отношение реакции» воззрений второй эпохи на воззрения первой. Эта реак­ция находится, однако, в рамках одного способа мышления, кото­рый центрируется вокруг языка. Отношение между двумя этапами творчества Витгенштейна — это и отношение преемственности.

Глава IV «Поппер — доверие к неудаче». Философию Карла Поппера принято характеризовать в общем плане как «критиче­ский рационализм» и «фальсификационизм». Воззрения Поппера в значительной мере определяются его отношением к позициям Венского кружка и других теоретиков науки современной ему эпохи, прежде всего представителей «аналитической теории нау­ки», таких как К. Гемпель, Т. Нагель, В. Штегмюллер и др.

Часть вторая — «Марксистская традиция. Разработка ос­вободительного идеала». Автор начинает эту часть с рассмотрения предполагаемой специфики марксизма. В течение длительного времени вопрос о специфике марксизма носил преимущественно форму вопроса об отношении марксизма и социологии как науч­ной дисциплины. В настоящее время подобная постановка вопроса о специфике марксизма уже непригодна, поскольку затрагивает далеко не все важные аспекты соответствующей проблематики.

Для оценки марксистской традиции, в особенной мере мар­ксизма в его нынешнем состоянии целесообразно выделять деск­риптивный, ценностный и прескриптивный элементы. Это позволит выносить более четкие суждения относительно познавательного потенциала марксистской мысли, поскольку дает возможность не смешивать его с другими моментами.

Рассмотрение воззрений Франкфуртской школы представле­но автором в главе IX «Диалектическое воображение».

Макс Хоркхаймер отказывается от понятия «материализм» и характеризует свои позиции понятием «критическая теория». Это обозначение призвано дистанцировать новый теоретический под­ход, от существующих философских учений, включая марксизм. Кроме того, оно должно указать на необходимость социальной ре­формы, причем реформы всей цивилизации. Наконец, в этом обо­значении заключена идея о том, что анализ общества является элементом жизни существующего общества, формой его самосоз­нания. Критическая теория призвана осуществлять функцию соци­альной эмансипации.

Вместе с тем становилось во все большей степени непонят­ным, кто является носителем революционного сознания, кто при­зван быть потенциальным или актуальным субъектом революци­онной трансформации. Неясность относительно субъекта трансформации приводит франкфуртцев к выводу о том, что уже не следует заниматься осмыслением того идеального социального состояния, при котором разрешается все социальные противоречия. Теодор Адорно в своей книге «Негативная диалектика», которую, по мнению М. Круса, можно рассматривать как наиболее последо­вательную разработку франкфуртской программы, осуществляет всеохватное и глубокое исследования порождающих условий и базовых функциональных механизмов современного социального состояния.

Юрген Хабермас, которого с полным правом можно считать последним крупным представителем Франкфуртской школы, стремится расширить и обогатить ее первоначальный проект за счет соотнесения его с появившимися позднее философскими кон­цепциями. Коммуникативная теория рациональности должна слу­жить основой теории общества, способной реализовать ту диагно­стико-объяснительную функцию критической теории, которая была поставлена под угрозу сугубо философскими рассуждениями франкфуртцев, прежде всего негативной диалектикой.

Часть третья носит название «Феноменолого-герменев­тическая традиция. Фундаментальное значение жизни».

Несмотря на постоянно высказываемое Мартином Хайдегге­ром нежелание быть причисленным к течению экзистенциалистской философии, историки философии постоянно и согласно по­ступают именно таким образом. Вместе с тем необходимо указать на особенность отправных моментов философии Хайдеггера, ко­торая заключается в том, что Хайдеггера интересует «не больше и не меньше чем Бытие», а не личностное существование, или экзи­стенция.

Рассмотрение философского и литературного творчества Жана-Поля Сартра строится по хронологическому принципу. Ра­боты 1930-х годов в своей совокупности представляют собой по­пытку Сартра создать собственную теорию человеческого сознания. Между этими работами и главным произведением Сартра «Бытие и ничто» нет разрыва. Более того, их можно рассматривать как вари­анты поиска метода, который станет основой разработки «Бытия и ничто». Тематика указанных работ справедливо, по мнению Круса, была обозначена как «феноменологическая психология».

Ганс-Георг Гадамер является основателем новой герменев­тики, или философской теории интерпретации.

Среди проблем герменевтики особого внимания заслужива­ют те, которые связаны с «герменевтическим кругом». Герменев­тический круг имеет место главным образом между традицией и ее интерпретацией, которая сама является частью этой традиции. Герменевтический круг является функцией от природы человека, от конечности его существования. (Можно говорить об онтологи­ческой структуре человека как существа исторического.) Круг ука­зывает на то заточение, в котором находится человек, но он указы­вает также и на выход из этого заточения. Осуществляя диалог с традицией, человек способен осуществить переход от традиции к истории.

Четвертая часть носит название «Век двадцатый, рас­плывчатый текст. Новейшие тенденции». Эта часть состоит из четырех глав. Первая из них — «От эмпиризма к прагматизму». Здесь рассматривается творчество нескольких философов, принад­лежащих к аналитической традиции. Если бы требовалось опреде­лить, в чем состоит эмпиризм Уилларда Ормана Куайна, то можно было бы сказать, что этот эмпиризм базируется на определенной позиции по отношению к такой столь типичной проблеме филосо­фии модерна, как проблема отношений между субъектом и объек­тивным миром.

Подход Куайна оставляет нетронутой основу эмпиризма — дуализм понятийного элемента и чисто чувственного элемента. И этот подход подвергается критике в различных работах Дональда Дэвидсона, который отказывается от дуализма. В конечном счете получается, что Дэвидсон отказывается от трех догм эмпиризма, поскольку отказ от дуализма, называемого им «третьей догмой эмпиризма», присовокупляется к известному отказу от «двух догм эмпиризма», провозглашенного Куайном. По мнению автора, отказ Дэвидсона от догм эмпиризма оказывает существенное влияние на позиции Дэвидсона по ряду важных вопросов.

Место Хилари Патнэма в современной философии определя­ется, по мнению большинства специалистов, в первую очередь его вкладом в дискуссию о реализме. Патнэм осуществил радикаль­ную критику целого ряда концепций реализма, а также предложил свою альтернативную концепцию реализма. Аргументация, раз­вернутая Патнэмом, показала то центральное положение, которое занимает «вопрос о реализме» во всяком дискурсе. Это вопрос, к которому сходятся многие другие важные философские вопросы. Это, по существу, давний вопрос о том, в какой мере мы вправе утверждать, что знаем реальный мир.

Джон Сёрль — одна из наиболее заметных фигур современ­ной аналитической философии. Работы Сёрля сыграли заметную роль в осмыслении проблем лингвистической прагматики, фило­софии сознания, этики. Автор сосредоточивает свое внимание на разработке Сёрлем первой группы проблем, в частности потому, что они способствовали укреплению отношений между философи­ей анализа и герменевтикой (и континентальной философией в це­лом).

Своеобразие философского творчества Ричарда Рорти опре­деляется, прежде всего, отношением к наследию аналитической философии, к традиции которой он принадлежит. Рорти предпри­нимает попытку ревизии некоторых базисных оснований этой тра­диции. Идея о том, что существует «я», помещающее себя перед естественной реальностью, в той или иной мере поддающейся описанию, представляет собой предпосылку спекулятивного ха­рактера с очень значимыми последствиями. Эта предпосылка фак­тически исключает другие виды философской практики, такие как конструктивное мышление, вырабатывающее «теоретические словари», или интерпретирующее мышление, транслирующее куль­турное наследие.

Глава «(Само)критика критического рационализма» посвя­щена проблематике современной философии науки, «метанаучной рефлексии». Рассмотрение осуществляется главным образом как отражение идей К. Поппера в том сегменте философии науки, ко­торую можно квалифицировать как «постпопперианскую» философию науки. Развитие науки в изображении тех, кто опирается на Поппера, предстает как прерывистое, дисконтинуумное, а также как следствие увеличения числа соперничающих между собой теорий.

В главе XVI рассматриваются «Структурализм и постструк­турализм». Структурализм неслучайно приобрел широкий резо­нанс в конце 1960-х — начале 1970-х годов. Это было связано в первую очередь с тем, что структурализм предстал как теоретиче­ский вызов различным формам гуманистического дискурса, об­щим моментом которых было утверждение ключевого значения понятия субъекта.

В противоположность такой унаследованной позиции струк­турализм провозгласил центральное положение понятия структу­ры. Основная структуралистская идея заключается в том, что су­ществуют анонимные, надиндивидуальные системы или аппараты различного типа (экономические, антропологические, психологи­ческие, языковые, исторические и т.д.), соотнесение с которыми может лучше объяснить явления и события, чем это делали пред­шествующие теории, опиравшиеся, прежде всего, на понятия че­ловека, личности и т.п. Речь идет об иной теоретической перспективе, исходящей из того, что какую бы сферу явлений мы ни рассматривали, эта сфера предстает как организованная совокуп­ность, как определенная тотальность, обладающая такими свойст­вами, которыми не обладают ни составляющие ее элементы, ни их простая сумма.

Заключительная глава книги — «Постмодерн и другие синкретизмы». Здесь рассматривается творчество двух современных философов — Жана Франсуа Лиотара и Джанни Ваттимо.

Во вводной части главы отмечается, что «постмодерн» ха­рактеризуется не через указание на то, что он собой представляет, а через указание на то, чем он не является, точнее через указание на то, что «постмодерн» будто бы оставил позади. Соответственно, можно ожидать, что внимание постмодернистов сосредоточится на осмыслении модерна. Вместе с тем в этом не следует видеть ис­ключительную специфику постмодерна, поскольку вся философия XX в. в той или иной форме вступала в критический диалог с «проектом Просвещения».

Франка Д’Агостини

Франка Д’Агостини в книге «Краткая история философии в двадцатом столетии» (3) уделяет большое внимание тому, что можно назвать «общими моментами» философского процесса. В фокусе ее интереса находятся та общность содержания и подхо­да, те элементы исторической преемственности и связи с социаль­но-культурным контекстом, которые, собственно, и позволяют осуществлять группировку философских концептуализаций в той или иной форме.

Работа Ф. Д’Агостини представляет значительный интерес еще с одной точки зрения. Речь идет о метафилософской пробле­матике, т.е. проблематике, связанной с осмыслением философией своих предметных содержаний, специфических методов, целей, задач и функций.

Метафилософская проблематика занимает, как известно, за­метное место в западной философии на протяжении уже полутора­ста лет. Особую интенсивность обсуждение этой проблематики приобрело в последние десятилетия. Достаточно вспомнить в свя­зи с этим дебаты о «конце философии».

Д’ Агостини рассматривает историю западной философии XX в. в соотнесении со «сложной метапарадигмой», которую об­разует «западный разум». Западная философия ХХ в. предстает, как это видится Д’Агостини, в виде определенной «философской аномалии» в том плане, что в современную эпоху в мире науки и техники философия являет определенную двойственность. Она предстает как нечто неопределенное, как заблуждение или как тайна, как наука без четкого гражданского статуса. При этом, од­нако, очевидно, что без нее нельзя обойтись, прежде всего потому, что она так или иначе имеет дело с «основаниями» различных культурных практик. Философия выступает как наука о начале, наука об основаниях.

Книга Ф. Д’Агостини структурирована в соответствии с хронологическим принципом. Первая часть охватывает период 1900-1930-е годы, вторая — 1930-1960-е годы, третья — 1960-1999-е годы. Каждая часть членится на главы.

Книге предпосылается «Введение». Во введении говорится о том, что XX в. предстает для наблюдателя как столетие, стремив­шееся к осмыслению определенных «парадоксальных обстоя­тельств и невозможных обстоятельств». Сложная «метапарадиг­ма», которую образует западный разум, в действительности питается парадоксами и противоречиями. А это означает, если го­ворить языком Т. Куна, что аномалия выступает не как возму­щающий элемент, а как конституирующий, определяющий фактор. Философия не является исключением в этом отношении.

В современную эпоху в мире науки и техники философия являет определенную двойственность. Она предстает как нечто неопределенное, как заблуждение или как тайна, как наука без четкого гражданского статуса. При этом, однако, очевидно, что без нее нельзя обойтись, прежде всего потому, что она так или иначе имеет дело с «основаниями» различных культурных практик. Фи­лософия выступает как наука о начале, наука об основаниях.

Соответственно, задачу своей книги автор видит в том, что­бы проследить историю подобной «философской аномалии» за­падной философии на протяжении ХХ в. Она стремится в первую очередь показать те способы, которыми философия пыталась осмыслить самое себя и оправдать свое право на существование. Речь идет фактически о «метафилософском» исследовании «про­блемы философии» в XX в.

Первая часть называется «Философии опыта». Такое назва­ние обусловлено тем, что понятие «опыт» может служить в каче­стве точки схождения различных попыток «нового обоснования» философии, которые являются характерной чертой философии первой половины ХХ в. Кроме того, опыт становится и объектом интенсивного философского исследования. Речь идет об опыте восприятия, историческом опыте, научном, экзистенциальном опыте, опыте отдельного индивида или опыте всего человечества.

При рассмотрении отношений между философией и науками во второй половине XIX — начале ХХ в. рождение математической логики и экспериментальной психологии можно, вероятно, считать наиболее значимыми событиями. Для всех философов, заинтересованных в обосновании философского дискурса, центральной проблемой стала проблема определения отношений между логи­кой, психологией и философией.

Мир науки и техники означает не только конец философско­го логоса. Он воспринимается также и как реализация этого лого­са. При таком подходе философия не растворяется и тем более не отменяется отдельными науками и искусствами, она как бы гос­подствует в них изнутри. Зачинателями целого ряда философских направлений ХХ в. были «философы-ученые», точнее — ученые, которые в силу тех или иных причин расширяют поле своих ис­следований таким образом, что трансформируют их в определен­ное общее видение и основывают какую-то новую философию. В связи с этим целесообразно поставить вопрос о причинах обра­щения этих ученых, начинавших работать в последние десятиле­тия XIX в., к философии. Ответ на такой вопрос может дать рас­смотрение философий Готтлоба Фреге и Эдмунда Гуссерля, ставших основателями двух влиятельных течений в философии ХХ в. — аналитической философии и феноменологии.

В контексте проблематики отношений между наукой и фи­лософией можно рассматривать и то образование немецкой фило­софии рубежа XIX-ХХ вв., которое известно под обозначением «историзм». К немецкому историзму автор относит В. Дильтея, представителей баденской школы неокантианства (В. Виндельбанда и Г. Рикерта), Г. Зиммеля, М. Вебера, О. Шпенглера, Э. Трельча, Ф. Мейнеке. Все эти мыслители полагают, что содержание и обоснование философии следует искать в истории, которая пони­мается как определенное комплексное единство, как сфера культу­ры и/или жизни.

Немецкий историзм привел к появлению различных форм релятивизма, витализма. В то же время философия жизни, оформ­лявшаяся в контексте усилий указанных философов, не была ори­ентирована на растворение философского рассуждения. Напротив, историзм и философия жизни внесли весомый вклад в понимание самого смысла западного логоса, не в последнюю очередь благо­даря усилиям, направленным на прояснение характера историче­ских и социальных наук, прежде всего в плане их отличия от естественных наук.

Отто Шлик, Рудольф Карнап, и Отто Нейрат представили три версии логико-позитивистских идей. Шлик считал, что значение того или иного выражения определяется методом его верифи­кации. Нейрат усматривал в теории познания Шлика скрытый психологизм, поскольку при таком подходе непосредственный опыт оказывается связанным с произволом субъективного воспри­ятия. Нейрат предлагал опираться на теорию физикалистского толка, которая в качестве отправных высказываний («протоколь­ных» высказываний) берет утверждения физических наук. Карнап отстаивает такой вариант физикализма, который в состоянии осу­ществить опосредование между позициями Шлика и Нейрата. При выборе между феноменалистским и физикалистским языком пред­почтение следует отдать физикалистскому, поскольку он может быть подвластен интерсубъективному контролю.

«Стандартной версии» логического позитивизма, базирую­щейся на верификационизме, Карлом Поппером была противопос­тавлена «фальсификационистская» теория. Эмпирическое наблю­дение способно служить средством фальсификации наших утверждений, теорий, гипотез о мире. Поппер понимает филосо­фию как теоретическую деятельность, базирующуюся на критико­рациональном использовании стратегии фальсификации.

Попперовская теория несла возможность «либерализовать» положения логико-позитивистского метода. А это означало, что логический позитивизм от изначальной открытой или скрытой критики в адрес философии, от концепции философии как опровергателя традиционных философских положений может перейти к более мягкому по сравнению со своими изначальными позиция­ми пониманию природы и задач философии.

После эмиграции членов Венского и Берлинского кружков в США в 1930-е годы неопозитивизм вступает в продуктивные ди­намичные взаимоотношения с прагматизмом, а позднее с англий­ской аналитической философией. Интеграция «логической» и «эм­пирической» европейской философии с традицией прагматизма была в значительной мере облегчена тем обстоятельством, что Джон Дьюи (1859-1952) в своем «инструменталистском синтезе» также стремился к сочетанию логико-лингвистических подходов и эмпиризма.

Философия существования, или экзистенции, означает пере­ход от познавательных позиций к экзистенциальным позициям, означает переход от теоретической точки зрения к экзистенциаль­ной. Это означает вместе с тем переход к онтологическим и прак­тическим позициям, центрированным на бытии живого человека, а не на осуществляемом им познании, а также на его действии, соот­ветственно на его отношении к самому себе и к другим.

Присущее феноменологии внутреннее напряжение между стремлением быть «опытом опыта» и желанием предстать как уси­лие, направленное на то, чтобы «дать явлению явиться», становит­ся конститутивным для экзистенциализма. Такое напряжение, точ­нее противоречие выступает как базисное для философствующего субъекта. Оно становится основанием философского дискурса, находит выражение в методе и стиле аргументации.

За общей характеристикой экзистенциализма следует крат­кое указание на «феноменологические школы» как непосредствен­ный контекст, с которым соотносился экзистенциализм. Все по­следователи Гуссерля вскоре столкнулись с необходимостью занять ту или иную позицию в отношении к философии ученика Гуссерля Мартина Хайдеггера. Феноменология оказалась перепле­тенной с экзистенциализмом.

В 1930-1940-е годы экзистенциализм получает широкое распространение во Франции и других странах. Экзистенциализм определяет «духовную атмосферу», которая пронизывает различ­ные тенденции в художественной, литературной и интеллектуаль­ной жизни.

Центральное место в экзистенциалистском движении зани­мает Жан-Поль Сартр.

Третья часть носит название «Аналитики и континентальные философы». Указанная в названии дихотомия носит идеал-типический характер. Это означает, что у этих обозначений нет строгого эмпирического коррелята. Противопоставление философов-аналитиков и континентальных философов имеет смысл упот­реблять, прежде всего, в историографическом и метафилософском контексте. Избегнуть такое противопоставление крайне трудно, когда речь идет о философии ХХ в. Обойтись без него невозможно также при обсуждении метафилософского вопроса «что такое фи­лософия?».

Весьма примечательно, что указанная дихотомия отчетливо оформляется тогда, когда появились все основания считать, что между теми философиями, с которыми она соотносится, сущест­вует определенное согласие, которое заключается в признании «примата языка в философии».

Под «аналитической философией»* сегодня обычно понима­ется не столько конкретное философское течение, сколько опреде­ленная обширная философская традиция. Многообразие этой тра­диции обусловливает трудности использования самого такого обозначения.

До середины 1970-х годов преобладала тенденция рассмат­ривать в качестве аналитической философии англоамериканскую лингвистическую философию периода после Второй мировой вой­ны. В последующий период традицию определяли через указание на «строгий» философский стиль, опирающийся на использование определений и аргументов, на посылки здравого смысла, а также на результаты наук.

Последняя фаза постмодерна характеризуется обращением к этическим и этико-политическим проблемам. «Онтология разли­чия», лежащая в основе постструктурализма (и в основе диалекти­ки франкфуртцев); парарелятивистские теории Томаса Куна, позд­него Витгенштейна, Куайна; неопрагматизм — все это становится предпосылкой перехода от теории к практике, прежде всего, пред­посылкой поиска морально-политических оснований действия.

Многие темы такого поиска, опирающегося на постмодерни­стские идеи, можно объединить под рубрикой «этика отличия», призванной утверждать в этико-практическом плане ориентации на индивидуальное своеобразие и плюрализм в противовес ориен­тации на универсализм. Примером может служить теория и прак­тика феминизма.

Список литературы

1. Bodei R. La filosofia nel Novecento. — Milano: Feltrinelli, 2015. — 258 p.

2. Cruz M. Filosofia contemporanea. — Madrid: Santillana Ediciones Generales, 2002. — 430 p.

3. D’Agostini F. Breve storia della filosofia nel Novecento. — Torino: Einaudi, 1999. — 307 p.

* Рассмотрение «аналитической философии» в этой части книги образует фактически продолжение рассмотрения «научной философии» во второй части.