Реакционен ли пролетариат или ещё раз о главном в учении Маркса. Начало.

В.Головин

…Честь рабочей партии требует, чтобы она отказалась от иллюзий еще до того, как их призрачность будет обнаружена на опыте. Рабочий класс либо революционен, либо он ничто. Карл Маркс ( соч., т.31, с.376)

В марте 1913 года, к тридцатилетию со дня смерти основоположника научного коммунизма, Ленин опубликовал в “Правде” статью “Исторические судьбы учения Карла Маркса”.  “Главное в учении Маркса, это – выяснение всемирно-исторической роли пролетариата как созидателя социалистического общества”, – констатировал он. “Подтвердил ли ход событий во всём мире это учение после того, как оно было изложено Марксом?”¹ – поставил Ленин вопрос.“После появления марксизма каждая из трёх великих эпох всемирной истории приносила ему новые подтверждения и новые триумфы. Но ещё больший триумф принесёт марксизму, как учению пролетариата, грядущая историческая эпоха”, – выразил он уверенность².

Сутью статьи была мысль, что после появления марксизма социальный, материальный и духовный прогресс всего человечества, его скорость и направление напрямую зависит от адекватного понимания закономерностей и противоречий развития пролетариата как класса. Словами “выяснение роли” Ленину удалось с гениальной простотой и ясностью указать постоянную и важнейшую задачу коммунистов по отношению к классу. Задача была сформулирована в момент, когда пролетариат России составлял едва ли восьмую часть народа “политически порабощенного государства, в котором 999/1000 населения до мозга костей развращены политическим холопством”³. Очень маленькая группа большевиков из нескольких сот, потом из нескольких тысяч человек, поставив себе эту задачу и решив её, создала условия достаточные для начала великой эпохи прогрессивного движения сотен миллионов людей и многих стран. Именно понимание диалектики бытия класса позволило создать организацию, способную повести его к победе в социалистической революции в России, к построению социализма в СССР, к созданию мировой системы социализма.

Там же у Ленина прозвучало предупреждение о грозной опасности, возникающей на пути учения, способного столь мощно воздействовать на судьбы социума. “Диалектика истории такова, – сказал он, – что теоретическая победа марксизма заставляет врагов его переодеваться марксистами. Внутренне сгнивший либерализм пробует оживить себя в виде социалистического оппортунизма”⁴. Могучий инструмент научной идеи, открывающей путь к справедливому переустройству человеческого общества, к избавлению его от эксплуатации, насилия, материальной и духовной нищеты, разметавшей множество философских концепций, социальных теорий, политических доктрин, препятствующих социальному прогрессу, может быть безнадежно испорчен самими носителям учения, их неспособностью увидеть реальные коллизии существования и борьбы рабочего класса, — в этом был смысл предостережения. Истекшие после статьи сто лет ничуть не убавили мудрости ленинских предвидений; они сбылись и в части триумфов учения, и в части опасности оппортунизма.

Ошеломляющий и неожиданный удар ряда антисоциалистических контрреволюций, в которых пролетариат либо (частью) активно участвовал, либо (в массе) безучастно взирал на погром социализма, обязывает вопрос о его роли в истории ставить вновь. Не развивается ли мировая история иначе, чем это представляли себе Маркс и Ленин, почему не оправдались надежды, которые они возлагали на социально прогрессивную миссию пролетариата?

С одной стороны ясно, что неожиданность и глубина идейной и социальной катастрофы означает, что задачу выяснения роли пролетариата в общественном развитии КПСС с какого-то момента себе уже не ставила; главное в марксизме перестало быть главным в её практике. Иначе необъяснимо, что поздняя КПСС, по численности сравнимая с немалым государством (19 млн. чел.), присутствовавшая во всех пóрах теперь уже просвещенного и культурного общества, в значительной мере состоявшая из рабочих, была застигнута врасплох, не увидела даже гипотетической угрозы для дела социализма со стороны трудящихся, и оказалась неспособной предвидеть итог спонтанного разрешения коллизий советского общества. Неисчислимые негативные следствия для рабочего класса и всего народа стали ценой за забвение партией подлинной сути учения, за непонимание своей обязанности выяснять противоречивые мотивы действий рабочего класса.

С другой стороны, при попытке понять оказалось ли дефектным “главное в учении Маркса” или вина за катастрофу лежит на носителях учения исследователь неизбежно сталкивается с рядом трудно объяснимых фактов. В партийной литературе позднесоветского и настоящего времени, как ни парадоксально, нет системного изложения марксова учения о пролетариате; нет даже признания факта, что теорией, обосновавшей всемирно-историческую миссию пролетариата, является материалистическая теория отчуждения⁵. После XXII съезда (1961 год) стали исключительно редки, скорее случайны, попытки при обосновании практики КПСС показать, что для Маркса история человечества – это история постоянного развития и одновременно растущего отчуждения и самоотчуждения человека, что социализм полагает только начало освобождению от того и другого, что каждое завоевание на этом пути может стать ловушкой, если в жизни самоцелью станут вещи, а не творческий труд, если вместо свободы начнётся новое подчинение индивида индивидам. Как может подтвердиться учение, если тем, кто должен был воплощать его в жизнь, коммунистам, даже почитать о нём было негде? Людей, способных понять его путём самостоятельных штудий сотни томов классиков, всегда было и будет мизерное количество.

По сию пору нет и признания факта, что теорией отчуждения даны теоретические основы коммунистического движения, его целей и задач. Всегда часто цитировались слова “Манифеста” о том, что “коммунисты… на практике являются самой решительной, всегда побуждающей к движению вперед частью рабочих партий всех стран, а в теоретическом отношении у них перед остальной массой пролетариата преимущество в понимании условий, хода и общих результатов пролетарского движения“⁶, однако с 60-х годов ХХ века феномен отчуждения, как главный фактор определяющий “ход и общие результаты пролетарского движения”, не упоминался, и потому в теоретическом отношении коммунисты ничем от массы не отличались. О том достаточно свидетельствуют многочисленные переиздания “Истории КПСС”, изучение которой было обязательным во всех партийных школах и советских вузах. Полагаем, забвение этой части учения Маркса, как основы теории коммунистического партстроительства, и ныне крайне осложняет единство действий борцов с капитализмом; многие из них идут по ложному следу.

У выяснения исторической роли пролетариата есть собственная история, ибо эта задача не может быть решена однажды и навсегда. Это не история советского рабочего класса и не история КПСС, это история идеи о миссии класса и понимания её партией. Знание об отношении к главной идее марксизма в прошлом может помочь ориентироваться в тревожных и неясных процессах, происходящих в рабочем и коммунистическом движении настоящего. “Мы страдаем не только от живых, но и от мертвых”⁷, – говорил Маркс. Когда и почему “омертвела” триумфально доказанная идея— вот в чём вопрос данной статьи. Полагаем небесполезным начать поиск ответа с забытых азов учения. “Нет задачи для сознательных рабочих важнее той, чтобы понять значение своего движения и точно познать его”⁸. Представляется, что такой разговор весьма важен потому, что в пропаганде компартий современной России предпочтительнее разговоры о частных ошибках экономического характера и измене вождей, а не критическая переоценка сложившихся в поздней КПСС представлений о роли пролетариата в истории.

Основы теории отчуждения изложены в работах “Критические заметки к статье “Пруссака”, “К еврейскому вопросу”, “К критике гегелевской философии права”, “Экономическо-философские рукописи 1844 года”, “Положение рабочего класса в Англии”, “Святое семейство”, “О книге Фридриха Листа “Национальная система политической экономии”, и др. Сомневающимся в роли теории отчуждения, как универсальной теории марксизма, напомним, что в 1859 году, говоря о неудавшейся попытке публикации “Немецкой идеологии”, Маркс сказал: “Мы тем охотнее предоставили рукопись грызущей критике мышей, что наша главная цель — уяснение дела самим себе — была достигнута”⁹. Там же добавил: “Решающие пункты наших воззрений были впервые научно изложены, хотя только в полемической форме, в моей работе “Нищета философии”, выпущенной в 1847 году и направленной против Прудона”.

“Манифест коммунистической партии”, первый программный документ коммунистов, есть квинтэссенция исследованного именно теорией отчуждения; другого марксизма ни тогда, ни позже не было. Семь авторских предисловий к переизданиям “Манифеста”, начиная с 1872 и до 1893 года, не поставили под сомнение ни одну из его фундаментальных идей, только некоторые политические выводы. Ленин сказал о нём, что духом этой небольшой книжечки “живёт и движется до сих пор весь организованный и борющийся пролетариат цивилизованного мира”¹⁰. Эти слова остаются верными и в наше время, но сама теория отчуждения в части обоснования всемирно-исторической миссии пролетариата и в качестве фундаментальной основы теории коммунистической партии пребывает в забвении.

Спросим себя: а как учение о миссии пролетариата было изложено Марксом? В “Экономическо-философских рукописях 1844 года” она определена так: “Из отношения отчужденного труда к частной собственности вытекает.., что эмансипация общества от частной собственности и т.д., от кабалы, выливается в политическую форму эмансипации рабочих, причем дело здесь не только в их эмансипации, ибо их эмансипация заключает в себе общечеловеческую эмансипацию; и это потому, что кабала человечества в целом заключается в отношении рабочего к производству и все кабальные отношения суть лишь видоизменения и следствия этого¹¹.

В “Святом семействе” о ней сказано: “Если социалистические писатели признают за пролетариатом всемирно-историческую роль, то это никоим образом не происходит от того, что они …считают пролетариев богами. Скорее наоборот. Так как в оформившемся пролетариате практически закончено отвлечение от всего человеческого, даже от видимости человеческого; …так как в пролетариате человек потерял самого себя, однако вместе с тем не только обрёл теоретическое сознание этой потери, но и непосредственно вынужден к возмущению против этой бесчеловечности велением неотвратимой, не поддающейся уже никакому прикрашиванию, абсолютно властной нужды, этого практического выражения необходимости, — то ввиду всего этого пролетариат может и должен сам себя освободить. Далее дано резюме: “… Дело не в том, в чем в данный момент видит свою цель тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат. Дело в том, что такое пролетариат на самом деле и что он, сообразно этому своему бытию, исторически вынужден будет делать”¹².

Эти определения миссии класса даны в момент, когда класс уже обнаружил свои антикапиталистические потенции в движении чартистов, в восстаниях лионских и силезских ткачей, и др. революционных актах, и добился первых успехов. Казалось бы, при таких фактах нужно выявлять и поощрять эти потенции, а выводить кабалу человечества из отношения рабочего к труду по меньшей мере несвоевременно. Однако эта принципиальная позиция классиками никогда не пересматривалась.

Вывод о кабале человечества как следствии отношения рабочего к производству базируется на факте жесткой взаимосвязи частной собственности и отчужденного труда. “Правда, – говорил Маркс, – понятие отчужденного труда (отчужденной жизни) мы получили, исходя из политической экономии, как результат движения частной собственности. Но анализ этого понятия показывает, что, хотя частная собственность и выступает как основа и причина отчужденного труда, в действительности она, наоборот, оказывается его следствием, подобно тому как боги первоначально являются не причиной, а следствием заблуждения человеческого рассудка. Позднее это отношение превращается в отношение взаимодействия. Только на последней, кульминационной стадии развития частной собственности вновь обнаруживается эта ее тайна: частная собственность оказывается, с одной стороны, продуктом отчужденного труда, а с другой стороны, средством его отчуждения, реализацией этого отчуждения”¹³.

Следовательно, противоречие отчуждённого труда и частной собственности есть противоречие отчуждённого труда с самим собой. “Поэтому, – продолжает Маркс, – мы видим также, что заработная плата идентична частной собственности, ибо заработная плата, где продукт, предмет труда оплачивает самый труд, есть лишь необходимое следствие отчуждения труда: ведь в заработной плате и самый труд выступает не как самоцель, а как слуга заработка”. А далее говорит ещё более категорично: “Заработная плата есть непосредственное следствие отчужденного труда, а отчужденный труд есть непосредственная причина частной собственности. Поэтому с падением одной стороны должна пасть и другая”¹⁴.

Теория отчуждения содержит вывод о необходимости двух последовательных этапов революции пролетариата, где первый – политический, уничтожает власть буржуазии, а второй — создаёт условия для завершения глубокой социальной революции, которая должна покончить с условиями порождающими разделение и отчуждение труда. В “Манифесте” об этом сказано так: “Все прежние классы, завоевав себе господство, стремились упрочить уже приобретенное ими положение в жизни, подчиняя все общество условиям, обеспечивающим их способ присвоения. Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в целом”¹⁵.

Роль пролетариата в истории Марксу виделась в том, что именно “пролетариат приводит в исполнение приговор, который частная собственность, порождая пролетариат, выносит себе самой, точно так же как он приводит в исполнение приговор, который наёмный труд выносит самому себе, производя чужое богатство и собственную нищету. Одержав победу, пролетариат никоим образом не становится абсолютной стороной общества, ибо он одерживает победу, только упраздняя самого себя и свою противоположность. С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и обусловливающая его противоположность — частная собственность”¹⁶.

Если помнить, что “собственный способ присвоения” базируется на разделении труда и товарно-денежном обмене, то, следовательно, частная собственность противостоит рабочему не только в лице капиталиста. Для лицезрения “своей противоположности” рабочему достаточно подойти к зеркалу. Чтобы не было в том сомнений, Маркс указывает прямо: “Не-рабочий делает против рабочего все то, что рабочий делает против самого себя, но этот не-рабочий не делает против самого себя того, что он делает против рабочего”¹⁷. Причиной тому является факт, что “отдельные индивиды образуют класс лишь постольку, поскольку им приходится вести общую борьбу против какого-нибудь другого класса; в остальных отношениях они сами враждебно противостоят друг другу в качестве конкурентов”¹⁸, а “буржуазия знает, что в этом расколе пролетариев заключается подлинная тайна сохранения её могущества”¹⁹.

Отсюда можно заключить, что по логике классиков марксизма, пролетариат является субъектом истории лишь взятый в отношении к другим классам. Вне такового он являет собой естественно-исторический процесс, идущий борьбой внутренних противоречий.

Потому марксизм рассматривает революционность класса не как божественный дар или врожденный инстинкт, а как объективный отрицательный результат развития. “Возвещая разложение существующего миропорядка, пролетариат раскрывает лишь тайну своего собственного бытия, ибо он и есть фактическое разложение этого миропорядка. Требуя отрицания частной собственности, пролетариат лишь возводит в принцип общества то, что общество возвело в его принцип, что воплощено уже в нем, в пролетариате, помимо его содействия, как отрицательный результат общества”²⁰. “Отрицательный результат общества“, “фактическое разложение миропорядка“ отнюдь не тождественны социалистичности экономических, идеологических и политических устремлений класса.

Следовательно, пока существует отчуждённый труд, победа над частной собственностью на средства производства не может быть окончательной, а её восстановление остаётся возможным. Или, другими словами, эта последняя существует в латентном, скрытом виде во весь период существования отчуждённого труда. в том числе при социализме. Именно отсюда у классиков утверждение о необходимости двух этапов коммунистической революции, в которой после победы над буржуазией необходима победа пролетариата над собой. Чередой антисоциалистических контрреволюций их правота полностью доказана.

Марксово понимание и революционности, и реакционности пролетариата может быть уяснено лишь в связи с его пониманием понятия “труд”. Для Маркса труд и капитал были не только экономическими категориями. Они были категориями в значительной степени антропологическими и определялись через отношение к гуманистическим ценностям. В “Немецкой идеологии” сказано: “…Пролетарии, чтобы отстоять себя как личности, должны уничтожить имеющее место до настоящего времени условие своего собственного существования, которое является в то же время и условием существования всего предшествующего общества, т.е. должны уничтожить труд. Вот почему они находятся в прямой противоположности к той форме, в которой индивиды, составляющие общество, до сих пор выражали себя как некоторое целое, а именно к государству, и должны низвергнуть государство, чтобы утвердить себя как личности“²¹.

В работе “О книге Листа “Национальная система политэкономии”²² понятие “труд” расшифровано ещё глубже. “Труд“, – утверждает здесь Маркс, – есть живая основа частной собственности, частная собственность как творческий источник себя самой. Частная собственность есть не что иное, как овеществленный труд. Если частной собственности хотят нанести смертельный удар, то нужно повести наступление на частную собственность не только как на вещественное состояние, но и как на деятельность, как на труд. Одно из величайших недоразумений — говорить о свободном, человеческом, общественном труде, о труде без частной собственности. “Труд” по своей сущности есть несвободная, нечеловеческая, необщественная, обусловленная частной собственностью и создающая частную собственность деятельность. Таким образом, упразднение частной собственности становится действительностью только тогда, когда оно понимается как упразднение “труда” (такое упразднение, которое, конечно, сделалось возможным только в результате самого труда, то есть в результате материальной деятельности общества, и которое никоим образом нельзя понимать как замену одной категории другою)”²³.

Эти идеи “раннего” Маркса о “свободном труде” были подтверждены им через тридцать лет, в “Критике Готской программы”, где в классической формулировке понятия “коммунизм” говорится о “порабощающем человека подчинении его разделению труда”. Похоже, для идеологов поздней КПСС подобные мысли звучали крамолой и на политику партии не влияли, хотя советское общество уже имело необходимое и достаточное, чтобы брать курс на “уничтожение труда”. Подобные мысли классиков трактовались как имеющие отношение исключительно к эпохе капитализма, хотя те не высказывали и тени сомнения в том, что отчуждение есть самый долгоживущий продукт всей исторической эпохи существования объективно необходимого разделения труда, частью которого является период социализма. Во всяком случае, из понятия “коммунизм” в третьей программе КПСС “порабощение разделением труда”, как цель, было исключено.

Обосновывая историческую миссию рабочего класса, классики исходили из того, что “имущий класс и класс пролетариата представляют одно и то же человеческое самоотчуждение”, а также из того, что в условиях капитализма “пролетариат и богатство — это противоположности. Как таковые, они образуют некоторое единое целое. Они оба порождены миром частной собственности. Весь вопрос в том, какое определённое положение каждый из этих двух элементов занимает внутри противоположности. Недостаточно объявить их двумя сторонами единого целого. <…> … В пределах всего антагонизма частный собственник представляет собой консервативную сторону, пролетарий — разрушительную. От первого исходит действие, направленное на сохранение антагонизма, от второго — действие, направленное на его уничтожение“²⁴.

Только торопливость суждений и невнимательность к смыслу текстов о труде и его отчуждении позволяет делать вывод о безусловной антикапиталистической устремлённости рабочего класса. Да, классики признавали в рабочем классе самую крупную и постоянно растущую социальную силу, но в отношении к ней исходили из убеждения, что “рабочий класс может действовать как класс, только организовавшись в особую политическую партию, противостоящую … партиям, созданным имущими классами”²⁵. Так говорил Энгельс. Еще категоричнее высказывался Ленин: “…без организации рабочий класс ничто”²⁶. Уместно повторить ещё раз и слова Маркса, вынесенные в эпиграф данной статьи: “Рабочий класс либо революционен, либо он ничто”. Следовательно, безусловным для них был другой вывод: разрушительная сила пролетариата становится революционной и созидательной лишь в случае осознания им своей “обесчеловеченности” до степени “самоё себя упразднения”²⁷. В противном случае сила остаётся просто разрушительной.

Выполнение пролетариатом своей исторической миссии, по логике марксизма, обусловлено деятельностью коммунистической партии авангардного типа. Наиболее общая задача такой партии в том, чтобы понять и указать пролетариату причины, порождающие отчуждение и самоотчуждение людей, и сформулировать политику класса, ведущую к их уничтожению. “Задача действительного коммуниста состоит в том, чтобы низвергнуть существующее”, – говорили классики²⁸. В это “существующее” входит и каждое данное состояние рабочего класса до момента “упразднения им самого себя”.

Идея такой партии наиболее полно и последовательно была воспринята большевиками России. Необходимость авангарда выводилась из того, что социалистическое сознание не является непосредственным результатом пролетарской классовой борьбы. Как говорил Ленин, “именно для того, чтобы масса определенного класса могла научиться вести свою политику, именно для этого необходима организация передовых элементов класса немедленно и во что бы то ни стало, хотя бы вначале эти элементы составляли ничтожную долю класса”²⁹. Спонтанно рабочий класс порождает не антикапиталистическое движение, а реформистское. “Социализм и классовая борьба возникают рядом одно с другим, а не одно из другого, возникают при совершенно различных предпосылках”.³⁰ “…У рабочих не было, да и быть не могло сознания непримиримости противоположности их интересов всему современному политическому и общественному строю…”³¹. Даже революционный путь рабочего движения может не быть путем социалистическим, утверждал он³². Поскольку в классе присутствуют как прогрессивные, так и регрессивные потенции, (а именно последние выражают реформистские партии), то авангардной партией может быть только та, которая делает класс способным направить его борьбу не только вовне, но и внутрь самого себя. При наличии партии, понимающей эту цель, борьба класса с самоотчуждением может закончиться победой.

Таким образом, классикам марксизма рабочий класс виделся как субъект истории сам по себе, в массе, не способный на целеполагание. Подходя к классу без иллюзий, они видели, что “рабочие образуют рассеянную и раздробленную конкуренцией массу”,³³ что даже “сплочение рабочих масс … является еще не следствием их собственного объединения, а лишь следствием объединения буржуазии, которая для достижения своих собственных политических целей должна, и пока еще может, приводить в движение весь пролетариат”³⁴. Ими признавалось, что диалектическая противоречивость процесса бытия класса такова, что от него бессмысленно ждать “на выходе” антикапиталистический результат. Однако, это и не броуновское, хаотическое движение страстей и интересов. У него есть тенденция – борьба с отчуждением. Её наличие и позволяет выстраивать множество отдельных воль членов класса в равнодействующую силу с той или иной направленностью.

Именно понимание диалектики бытия класса позволило действительным марксистам России первой половины века создать организацию, радикально отличную от прежних партий рабочего класса. Этот “новый тип” рабочей партии родился в жесткой борьбе в российской социал-демократии. На одном её полюсе оказался Плеханов, утверждавший существование некой экономической необходимости, вызывающей у пролетариата потребность в социализме, делающей его “инстинктивным социалистом”, толкающей его на путь социалистической революции, несмотря на попытки буржуазии подчинить его своему влиянию³⁵. На другом полюсе был Ленин, убеждённый в отсутствии в пролетариате такой потребности и такого инстинкта, и утверждавший необходимость организации рабочего класса для борьбы не только с капитализмом, но и со “своей противоположностью”, или, иными словами, всем тем, что рождается в его мировоззрении и действиях как под влиянием идеологического давления буржуазии, так и собственного способа присвоения. Ленин создавал партию способную повести пролетариат к победе в политической революции сначала, и в социальной революции потом.

Победа ленинской точки зрения зафиксирована в программе РСДРП (1903 год), где сказано: “Ставя себе задачу сделать пролетариат способным выполнить свою великую историческую миссию, международная социал-демократия организует его в самостоятельную политическую партию, противостоящую всем буржуазным партиям, руководит всеми проявлениями его классовой борьбы, разоблачает перед ним непримиримую противоположность интересов эксплуататоров интересам эксплуатируемых и выясняет ему историческое значение и необходимые условия предстоящей социальной революции. Вместе с тем она обнаруживает перед всей остальной трудящейся и эксплуатируемой массой безнадежность ее положения в капиталистическом обществе и необходимость социальной революции в интересах ее собственного освобождения от гнета и капитала. Партия рабочего класса, социал-демократия, зовет в свои ряды все слои трудящегося и эксплуатируемого населения, поскольку они переходят на точку зрения пролетариата”³⁶.

Слов “сделать пролетариат способным” более чем достаточно для понимания, что большевизм исходил из факта признания рабочего класса силой не только разрушающей капитализм, но и силой его стабилизирующей. Цепи отчуждения, в которые закован пролетариат, могут быть разорваны только силой его собственного прозрения, но оно не рождается внутри самого класса.

Вторая программа РКП(б) 1919 года, действовавшая до 1961 года, этот абзац из первой повторила дословно. Лишь слова “международная социал-демократия” были заменены на “международная коммунистическая партия”³⁷. Повторение слов о цели “сделать пролетариат способным” партией уже завоевавшей власть и уже международной означает, что отношение к классу осталось прежним. Её задача виделась в том, чтобы, закрепив политическую победу над буржуазией, создать условия для начала следующего этапа социальной революции, для победы рабочего класса над собой.

Борьба за такую победу мыслилась Марксом неизбежной и необходимой по той причине, что “та общность, от которой изолирован рабочий, есть общность, имеющая совсем другого рода реальность и совсем другой объём, нежели политическая общность. Та общность, от которой рабочего отрывает его собственный труд, есть сама жизнь, физическая и духовная жизнь, человеческая нравственность, человеческая деятельность, человеческое наслаждение, человеческая сущность. Человеческая сущность и есть истинная общность людей. Злосчастная изолированность от этой сущности несравненно всестороннее, невыносимее, ужаснее, противоречивее, чем изолированность от политической общности; в соответствии с этим и уничтожение этой изолированности и даже частичная реакция, восстание против неё, являются настолько же более бесконечными, насколько человек более бесконечен, чем гражданин государства, и насколько человеческая жизнь более бесконечна, чем политическая жизнь”³⁸.

Этими словами статьи 1844 года “Критические заметки к статье “Пруссака” описаны дальние цели борьбы пролетариата против отчуждения. Человек обретает самого себя лишь за пределами и политической, и экономической жизни. Здесь у Маркса ещё нет вполне завершенного вывода, но уже есть предвидение круга задач, необходимость решения которых неизбежно встанет перед коммунистами после политической победы над буржуазией.

О понимании необходимости поставить именно задачу социальной революции на очередь дня свидетельствует Программа Коминтерна 1928 года. В её главе “культурная революция” сказано: “…Роль организатора нового человеческого общества предполагает культурное вызревание самого пролетариата, переделку им своей собственной природы, постоянное выделение им новых и новых кадров, способных овладеть всеми средствами науки, техники и управления в целях строительства социализма и новой социалистической культуры. <…> Будучи в капиталистическом обществе классом, экономически эксплуатируемым, политически угнетенным и культурно задавленным, рабочий класс лишь после завоевания им государственной власти, лишь разрушая буржуазную монополию образования и овладевая всей наукой, лишь на опыте величайшей строительной работы переделывает свою собственную природу. Для массового порождения коммунистического сознания и для самого дела социализма необходимо массовое изменение людей, которое возможно только в практическом движении, в революции; следовательно, революция необходима не только потому, что нельзя никаким иным способом свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс может только в революции очиститься от всей грязи старого общества и стать способным создать новое общество” ³⁹.

Эти строки, кстати говоря, повторяют близко к тексту один из выводов “Немецкой идеологии”⁴⁰. Они попали в программу мировой коммунистической партии потому, что были направлены не в прошлое рабочего класса, а в его будущее. Включение их в программу Коминтерна говорит о том, что десять первых страшно трудных лет советской власти, когда партии пришлось бороться не только с внешним классовым врагом, но и с отсталыми слоями рабочего класса, доказали непреходящую ценность идей теории отчуждения для дела строительства социализма. Культурная революция тогда мыслилась не как относительно короткий акт, для которого достаточно пары десятилетий, а как длительный процесс. Он начинается с ликвидации безграмотности и с доступности образования для масс, но должен длиться до “переделки собственной природы” класса. К сожалению, через тридцать лет такое понимание культурной революции сменилось далёким от марксизма утверждением Хрущёва на XXII съезде о завершении её; только предельная вульгаризация науки могла продиктовать его слова об уже “сформировавшейся социалистической культуре”, и даже о том, что “идеологией советского общества стал марксизм-ленинизм”⁴¹.

Цель “переделывать собственную природу пролетариата” появилась из осознания правящей партией факта, что победив буржуазию, пролетариат еще очень далек от того, чтобы полностью расстаться с качествами, унаследованными от капитализма. Поскольку “крупная промышленность делает для рабочего невыносимым не только его отношение к капиталисту, но и самый труд”⁴², то пролетариат, завоевав политическую власть, вовсе не становится тем самым чистеньким, обновленным и готовым для коммунизма. Он выносит с собой воспитанное в нем капитализмом отношение к жизни и труду, он глубоко проникнут заботами о личном материальном благополучии, он мыслит категориями товарного рынка и рынка рабочей силы. И передаёт их следующим поколениям, поскольку класс “становится самостоятельным по отношению к индивидам, так что последние находят уже заранее установленными условия своей жизни: класс определяет их жизненное положение, а вместе с тем и их личную судьбу, подчиняет их себе“⁴³.

Социалистическое строительство неизбежно начинается с “грубого коммунизма”, с коммунизма “в его первой форме”, с уравнительного или “деспотического” коммунизма, как его называл Маркс. На первых порах этот “коммунизм” выступает как “всеобщая частная собственность” со всеми её негативными чертами, как то: “непосредственное физическое обладание представляется ему [рабочему] единственной целью жизни и существования; категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей; отношение частной собственности остается отношением всего общества к миру вещей; наконец, это движение, стремящееся противопоставить частной собственности всеобщую частную собственность, выражается в совершенно животной форме”; “для такого рода коммунизма общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом”; “первое положительное упразднение частной собственности, грубый коммунизм, есть только форма проявления гнусности частной собственности, желающей утвердить себя в качестве положительной общности”⁴⁴.

Иначе говоря, уничтожение буржуазной собственности на средства производства снимает только один слой условий, порождающих отчуждение людей от власти и друг от друга. Рабочему классу предстоит очень длительная работа по самоочищению, по высвобождению собственного сознания из пут индивидуализма. Длительность этого процесса определяется тем, что социализм побеждает капитализм теми же средствами, которым тот побеждал предшествующий способ производства. Это: углубление разделения труда, развитие новых технологий, влекущее всё большую специализацию, управление людьми с помощью бюрократического аппарата, и т.д.; других средств у него просто нет. Для повышения производительности труда пролетарское государство само вынуждено обращаться к индивидуалистическим стимулам. Вовлечение членов общества в производственный процесс невозможно иначе как через удовлетворение индивидуальных интересов. Борьба с отчуждением труда пролетарским государством вынужденно ведётся с использованием отчуждённого труда. По этой причине отчуждение надолго сохраняется и при социализме как одна из главных сущностных характеристик общества.

Отношение партии к классу резко изменилось в третьей программе КПСС 1961 года. Главное её отличие от предшествующих программ в части взаимоотношений с рабочим классом в том, что задача “сделать пролетариат способным” была снята как бы за ненадобностью. Относительно исторической миссии пролетариата в ней утверждалось: “Главная движущая сила революционного преобразования мира — рабочий класс, самый последовательный революционный класс. В ходе классовых битв он организуется, создаёт свои профсоюзы и политические партии, ведёт экономическую, политическую и теоретическую борьбу против капитализма. Осуществляя историческую миссию революционного преобразователя старого общества и созидателя нового строя, рабочий класс становится выразителем не только своих классовых интересов, но и интересов всех трудящихся. … Необходимым условием победы социалистической революции и построения социализма являются диктатура пролетариата и руководство марксистско-ленинской партии. Высший принцип диктатуры пролетариата — прочный союз рабочего класса и трудящихся масс крестьянства под руководством рабочего класса”⁴⁵.

Во второй части этой же программы появились пафосные, но пустые слова о целях партии. Было заявлено: “Коммунистическая партия рабочего класса превратилась в авангард советского народа, стала партией всего народа, расширила своё направляющее влияние на все стороны общественной жизни. Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи, советского народа, свершающего великие революционные преобразования. Она зорко вглядывается в грядущее, раскрывает перед народом научно обоснованные пути движения вперёд, пробуждает в массах гигантскую энергию, ведёт их на решение грандиозных задач”⁴⁶.

В этих оценках содержится масса теоретических нелепостей и логических странностей, вряд ли замеченных и по достоинству оценённых поныне. Во-первых, пролетариат по определению не может выражать никаких иных интересов, кроме своих собственных. Другое дело, что он, совершая революцию, с самого начала выступает не только как класс, но и как представитель всего общества в противовес единственному господствующему классу. “Происходит это оттого, – заметили авторы “Святого семейства”, – что вначале его интерес действительно ещё связан более или менее с общим интересом всех остальных, негосподствующих классов, не успев ещё под давлением отношений, существовавших до тех пор, развиться в особый интерес особого класса”. Однако, продолжили они, “впоследствии и противоположность между негосподствующим классом и классом, достигшим господства, развивается … острее и глубже”⁴⁷. Отсюда: если что и можно назвать “высшим принципом диктатуры пролетариата”, то только защиту коренных интересов пролетариата от посягательств на них других классов. Убрав из своей программы диктатуру пролетариата как главное условие перерастания социализма в коммунизм, КПСС открыла дорогу к власти другим классам.

Нет резона в данной статье начинать разговор о классообразовании в условиях социализма. Это отдельный большой вопрос. Заметим лишь, что марксизм не содержит никаких ограничений на появление новых классов. Напомним ленинское определение: “Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства”⁴⁸. При исключении из этого перечня частной собственности на средства производства процесс классообразования не прекращается, ибо остаются действующими все остальные причины образования классов.

Во-вторых, союз рабочих и крестьян возможен и необходим для победы над капиталом. В ходе борьбы пролетариата за политическое господство такой союз означает совпадение интересов на определенном этапе борьбы. Однако с точки зрения всего общественного прогресса мелкая буржуазия в лице крестьянства есть фактор его тормозящий. На самом деле цель диктатуры пролетариата отнюдь не в сохранении крестьянства, а в его исчезновении, причём в его же, крестьянства, собственных интересах. О сроках, средствах и способах этого разговор отдельный.

В-третьих, “последовательная революционность” пролетариата есть иллюзия вульгарного марксизма, что очевидно из всей истории рабочего движения, и доказано его участием в целом ряде антисоциалистических контрреволюций прежде и теперь. О ненаучности этого вывода говорил даже собственный текст программы, признававший влияние на класс контрреволюционной социал-демократии.

В выспренних словах о роли партии не было ни правды теории, ни правды жизни. В сравнении с текстами Маркса и Ленина программный текст явно свидетельствует о произошедшей идеологической мутации, в результате которой КПСС утратила черты партии “нового типа” и свою коммунистичность.

Положения программы образовали для выяснения роли класса замкнутый круг, поставили предел “его же не прейдеши”. В советской науке настало время, когда не программа проверялась на верность марксизму, а марксизм на соответствие программе. Изучение противоречий существования и развития рабочего класса было подменено комментариями и вариациями на темы программных тезисов. На смену выяснению диалектики развития пролетариата, как класса имеющего в себе не только социально прогрессивные, но и социально регрессивные потенции, пришли панегирики в его адрес. Объективная необходимость продолжения пролетарской революции иными средствами, путём уничтожения условий, порождающих отчуждение по причине разделения труда, а также “своего собственного способа присвоения, а тем самым и всего существовавшего до сих пор способа присвоения в целом”, была предана забвению.

Поскольку предмет нашего разговора есть история выяснения главного в марксизме, проиллюстрируем отношение к теории фактом старым, но, к сожалению, сохранившим актуальность. Он показывает способ, с помощью которого теория отчуждения была превращена если не в случайный, то в уже пережитый эпизод марксизма. Возьмём предисловие к сорок второму тому сочинений Маркса и Энгельса (1974 год). Под ним подпись – “Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС”. Только этому учреждению было позволено трактовать труды классиков. Его авторы прекрасно знали цену каждому слову науки марксизма, политическую конъюнктуру своего времени, и обладали отменным “верхним чутьём”. Само по себе это предисловие — факт малозначащий, однако в нём была выражена линия партийной науки, поведшая партию, как оказалось в конечном счёте, от революционного прошлого к контрреволюционному будущему.

В нём признано, что “отчуждение получило у Маркса трактовку объективной категории, а теория отчуждения в целом предстала как материалистическая теория общественного развития”, что “это была весьма успешная попытка теоретически осмыслить объективную материальную основу и движущие силы истории, показать историческую неизбежность коммунистической формы организации труда и всех общественных отношений”⁴⁹. Признан и факт, что открытием отчужденного труда Маркс сделал огромный шаг вперёд по сравнению с буржуазной философией и политэкономией, что теория отчуждения представляет собой “первый опыт” широкого научного анализа капиталистического способа производства, выяснения его действительных внутренних связей и причин его движения, которые с необходимостью естественно-исторического закона ведут капитализм к гибели, к замене этого несправедливого общественного строя более высокой и разумной социальной структурой. Со всем этим нельзя не согласиться.

Однако, сказав, что Маркс теорией отчуждения “начал великое дело революционного переворота в политической экономии”, авторы заявили: “Правда, сравнительно скоро для Маркса стало очевидным, что понятие отчуждения является слишком общим, чтобы с его помощью можно было детально исследовать анатомию буржуазного общества, а тем более раскрыть разнообразные связи и отношения, присущие живому и действующему экономическому организму. Универсальная теория отчуждения отходит в дальнейшем на задний план. В более поздних произведениях Маркса ей отводится подчиненная роль. Основой и краеугольным камнем экономического учения марксизма становятся теория трудовой стоимости и теория прибавочной стоимости”⁵⁰.

Это странные констатации. Во-первых, отчуждение — одна из самых могучих социальных сил, действующих в истории. Оно действует пассивно, но действует постоянно, как гравитация. Именно поэтому оно не может играть чему-либо подчиненную роль. Оно появляется в жизни социума задолго до капитализма и не исчезает вместе с ним. Как без учёта гравитации можно строить только воздушные замки, так без учёта отчуждения можно создавать только иллюзии о социуме. В работах сороковых годов Маркс выявил эту всеобщую человеческую основу, без которой любое объяснение экономических коллизий остаётся простой игрой ума. Теория отчуждения есть объединяющее начало всей марксистской системы теорий, частями которой являются: философская антропология, социология, политическая экономия, теория мировой пролетарской перманентной коммунистической революции и учение о коммунистической партии. Все они устремлены на вскрытие условий, позволяющих победить отчуждение в конечном счёте; в теории отчуждения они обретают целостность.

Если бы авторы предисловия были более логичны и последовательны, то должны были бы делать обратный вывод — “новая” политэкономия потребовалась Марксу именно потому, что “старая” недостаточно объясняла феномен отчуждения, не вскрывала условия его воспроизводства, не позволяла определить конкретные способы борьбы с ним. Если бы над авторами не довлела нужда “разлучить” Маркса с теорией отчуждения, то они с высоты социалистического века увидели бы, что первая фраза первой главы “Манифеста” может читаться и так: вся предшествующая история человечества есть история борьбы классов именно потому, что это история отчуждения и самоотчуждения человека.

По мере развития социализма всё меньшее количество социальных коллизий объяснимо действием причин экономических, но всё большее противоречиями, возникающими в пределах “грубого коммунизма”, с которого неизбежно начинается переходный период от капитализма к социализму, но который есть лишь завершение прежней зависти и жажды нивелирования, исходящей из представления о некоем минимуме. За его пределами начинается переход к коммунизму как “положительному упразднению частной собственности – этого самоотчуждения человека”, и “возвращения человека к самому себе, как к человеку общественному, т.е. человечному”⁵¹. Этот новый переходный период порождает новые противоречия общественного развития, порождаемые объективной “устарелостью” отчужденного труда, и необходимостью начала решительного освобождения человека от его функции (непосредственного) участника (и слуги) процесса производства. Понять их непосильно теориям экономическим, но они объяснимы теорией отчуждения. Когда писалось предисловие, это было уже более чем очевидно, уже было подтверждено коллизиями социализма, а теория отчуждения стала более чем актуальна. Но авторы эту очевидность игнорировали.

Во-вторых, классики марксизма никогда не намеревались исследовать буржуазное общество лишь как “экономический организм”. Принципы экономического анализа Маркса прямо вытекают из его стремления понять “подлинную действительность человека”. Теории трудовой и прибавочной стоимости и универсальная теория отчуждения связаны между собой как часть и целое. Несомненно, что в ранних работах классиками ещё не разгадана тайна прибавочной стоимости. Однако открытие закона прибавочной стоимости и закона капиталистического накопления и их исторической тенденции лишь уточнило механизм отчуждения при капитализме. По этой причине нет ровно никаких оснований утверждать подвижку теории отчуждения на “задний план”. Если общее, универсальное, т.е. феномен отчуждения, исследовано классиками не столь полно, как его частный случай – феномен эксплуатации, то лишь потому, что: а) им была присуща убежденность, что общее проявляется через конкретное; б) жизнь человеческая весьма коротка. Главу “Капитала”, где начат разговор о классах, оборвала смерть автора на второй страничке изложения.

И ещё в укор авторам предисловия скажем: решить или хотя бы поставить общие вопросы прежде чем решать конкретные, это великая заслуга, а не ошибка, достоинство, а не грех молодого мыслителя.

Таким образом никаких теоретических оснований утверждать оттеснение Марксом теории отчуждения на задний план не было. Только политические, только вынужденная обязанность коммуниста-ученого равняться на оценки партийной программы КПСС 1961 года. Очевидно над авторами довлело понимание, что написанное Марксом на первых страницах его учения стало звучать крамолой по отношению к написанному “верными ленинцами” на последних. Идеологически и политически Маркс, настаивающий на опасности превращения пролетариата в “абсолютную сторону общества”, утверждающую “собственный способ присвоения”, перестал соответствовать Программе КПСС 1961 года с её стремлением сохранить и даже расширить сферу применения товарно-денежных отношений. Это и заставляло первые страницы учения, позволившие классикам “уяснение дела самим себе”, прятать подальше. Руководящими для политики КПСС в отношении к классу во второй половине ХХ века, в отличие от первой, они не стали. По сути предисловие свидетельствовало о подмене идеологами КПСС общей теории марксизма его частью, в то время как в действительности стало крайне важно воспринимать учение марксизма в его целостности.

Выводы, которые родились в жёстко замкнутом круге науки КПСС второй половины ХХ века, и с которыми она подошла к рубежу контрреволюции, возьмём в книге “Экономическая энциклопедия. Политическая экономия” (М.1979), хотя подойдёт и любое другое издание той поры. Там сказано: “Рабочий класс, главная производительная сила и непосредственный участник основного производственного отношения капиталистического и социалистического обществ; ведущая интернациональная революционная сила современного общества, борющаяся за ликвидацию всех форм эксплуатации, за великие идеалы свободы, равенства, демократии, гуманизма, осуществляющая всемирно-историческую миссию уничтожения капиталистического способа производства и построения социализма и коммунизма. Единственно последовательно революционный класс, возникший с крупным машинным производством. При капитализме рабочий класс — класс наёмных работников, лишенных средств производства и живущих продажей своей рабочей силы, подвергается капиталистической эксплуатации (пролетариат); при социализме — класс свободных тружеников государственных (общенародных) социалистических предприятий, занимающий ведущее положение в обществе.